Взгляд со стороны
Моё понимание каллиграфии, наверное, вряд ли совпадёт с тем, как её представляют и подают постоянно практикующие профессионалы, многие из которых являются преподавателями художественных учебных заведений. За последние два десятилетия наряду с имеющимися возникло много новых графических школ, благодаря чему значительно расширился ареал преподавания рукописного шрифта и каллиграфии, помогающих, с одной стороны, понять логику возникновения букв, с другой — с помощью различных инструментов увидеть целую гамму их возможных вариантов.
Когда я впервые получил представление о каллиграфии как об отдельном виде искусства, в конце 70-х, в России она, похоже, таковым и не являлась. Было книжное оформление, плакат, различные виды оформительской графики. Шрифт был частью каждого вида, а каллиграфия, пожалуй, самой «несерьёзной» ветвью шрифта. Мой Учитель, Ирина Гусева, рассказывала, что по-настоящему каллиграфией она занималась во время обучения в Лейпцигской высшей школе графики у Альберта Капра, а позже — в России, под руководством С. Б. Телингатера. После его смерти все 70-е годы она «сидела у себя в уголке, что-то царапала и не понимала, зачем это вообще и нужно ли это кому-то…». Тут подвернулись шрифтовые курсы в подвальчиках МОКХГ на Малой Грузинской, куда её пригласили преподавать, а мне посчастливилось быть там учеником. То, что слетало с её губ, я цеплял, по-своему истолковывал и затем выдавал нечто каллиграфическое и, как мне казалось, оригинальное и красивое, но чему часто сам искренне радовался.
Вообще, всем надо заниматься с радостью («Учиться надо весело, чтоб хорошо учиться» — школьная песенка). И если тебе нравится то, что ты делаешь, хочется сделать ещё лучше и разнообразнее. А когда рядом Учитель, есть ещё и возможность анализировать и совершенствовать свое пока ещё не творчество, но что-то вроде этого. Мне, я считаю, повезло: за несколько периодов обучения в студии каллиграфии и художественного шрифта у нас было три преподавателя: сначала Е.М. Дробязин, очень много рассказавший об истории письма, затем И.А. Гусева, дававшая волю любым нашим экспериментам, при этом постоянно направляя и строго корректируя «свободный полёт необузданной творческой мысли», а после — М.В. Большаков, выстроивший работу в строгих рамках академизма. Большую роль сыграли и довольно частые тогда поездки в Таллин — вот уж где ширококонечному и кистевому письму в 80-е годы было раздолье (уверен, они и сейчас продолжают всё это развивать). Такое впечатление, что у них каллиграфию в школах преподают (нам бы так!). Кстати, их ширококонечная техника во многом отлична от среднеевропейской.
У шрифта есть свои канонические формы, складывавшиеся из стилей письма, характерных для каждого периода истории. Намечались свои пропорции и правила изображения букв, но каждая надпись, каждый манускрипт неизбежно отражал индивидуальные способности исполнителя. У каждого ремесла правила вроде бы одни для всех, но продукт всё-таки разнится, есть свои особенности национальных и континентальных школ.
Любая деятельность человека — это неотъемлемая часть жизни вообще, а всякая форма жизни при любой самой минимальной возможности непременно начинает развиваться. Модель этого можно проследить, например, по развитию ребёнка с первых недель жизни: едва ему становится доступно какое-то самое элементарное знание, как он тут же начинает им пользоваться, углубляя знание постоянными действиями в новом направлении. Хотим мы или нет, но так развивается буквально всё. Надо только успевать направлять развитие в соответствии с текущими правилами жизни здесь и сейчас.
Когда грамотность была уделом привилегированных слоёв общества, письмо, естественно, было доступно избранным, но с расширением круга «посвящённых» в тайный смысл букв появилось больше возможностей демократизировать такой способ передачи и сохранения информации. Соответственно, чем больше было исполнителей, тем больше и вариаций. А отсутствие постоянного общения писцов наметило кардинальные отличия многочисленных направлений письма и дальнейшее развитие каждого направления по своему оригинальному пути. Естественно влияние и языковых различий, которые требовали буквенного обозначения новых звуков. Да и сами-то языки корректировались местными особенностями народов.
Устоявшиеся на местах стили письма выполняли поначалу чисто практическую функцию тиражирования религиозных текстов, но уже в процессе переписывания священных книг писцы нашли возможность варьирования стилей письма, адаптируя его (подчас исподволь) к более удобному для исполнителя начертанию. Всё более разнообразным и красочным становилось иллюминирование манускриптов, появлялись талантливые мастера, формировались традиции монастырских школ.
Внешние условия жизни диктовали новые задачи, игнорировать которые не получалось, и, как следствие, возникали новые, более совершенные стили письма, а затем и шрифты. Развитие шрифта, на мой взгляд, вовсе не закончилось, и корректироваться оно будет постоянно. Куда оно пойдёт — посмотрим (ведь не подозревал же в своё время Коперник о «чёрных дырах», Ломоносов — о таблице Менделеева, Пушкин — об электричестве, а Чайковский — о синтезаторе). Будут и временные спады, даже, может быть, периоды забвения тех или иных искусств и технологий, но эти недолгие затишья — лишь подготовка к неизбежному рывку в их развитии. Если на какое-то время художники почему-то и отвлекутся от каллиграфии, то очень скоро им станет её не хватать. Поэтому и спасать каллиграфию специально, я думаю, не надо. Её не задушат компьютеры и чертёжные инструменты — наоборот, с помощью новых технологий ручное письмо может выйти на качественно новый уровень, но это уже удел следующих поколений графиков.
Всё, что уже придумано человеком и что ещё будет изобретено, — будет всегда, пока существует homo sapiens («…И славен буду я, доколь в подлунном мире / Жив будет хоть один пиит…»). Понимание и созерцание красоты никогда не иссякнет, люди всегда будут любоваться красотой природы, красотой человека и красотой творений рук человека, причём совершенствование последнего — процесс бесконечный. Художники будут во все времена, и всегда они будут интерпретировать увиденное и услышанное по-новому. В рамках ли традиций или вопреки им — будут появляться новые картины, симфонии, дворцы, машины. А каллиграфия всегда новая. «Новизна и неповторимость — элементы каллиграфического шрифта», — сказал в своё время Альберт Капр. Поэтому развитие каллиграфии тоже бесконечно. Важно только внимательно изучать классические образцы капитальных и каллиграфических шрифтов, хронологическую и технологическую истории развития письма и внимательно прописывать основные стили. Имея в голове и в руках профессиональные знания и умение, можно позволить себе фантазировать и импровизировать, не допуская профессиональных промахов, которые впоследствии могут быть неверно истолкованы как творческий всплеск.
Я думаю, своей любовью и преданностью каллиграфии современные мастера должны показать всю многогранную красоту своего искусства и заразить ею юные сердца, которые, в свою очередь, помогут ей расцвести ещё ярче и многообразнее.
