Соблюдая букву
В России стартует проект — «Международная выставка каллиграфии». Её организатор, Конгрессно-выставочный центр «Сокольники», помимо всевозможных коммерческих выставок, реализует оригинальные культурные инициативы. И вот новая затея: возродить в России искусство каллиграфии. Со всего постсоветского пространства собрали лучших каллиграфов, пригласили гостей из Японии, Израиля и США. 16—21 сентября их работы покажут в Академии художеств в Санкт-Петербурге и затем отправят в путешествие по стране.
В преддверии этого корреспондент КП встретился с художником-каллиграфом Евгением Добровинским.
— Евгений Максович, Вам не кажется, что в эпоху всеобщей компьютеризации возродить искусство каллиграфии вряд ли возможно?
Евгений Добровинский:
— Повсеместно внедрить перьевые ручки, ввести в вузах курс чистописания — невыполнимо. Но напомнить, что каллиграфия есть высокое искусство, вполне осуществимо. Лично мне такая позиция очень близка. Для меня каллиграфия — художественная импровизация, а не утилитарная дизайнерская задача.
— Несколько неожиданно слышать это от человека, который ещё в советское время считался ведущим специалистом по шрифтам…
Евгений Добровинский:
— Я всегда был сам по себе, хотя просидел в худсовете «Промграфики» (первое в СССР художественное объединение, занимающееся фирменным стилем) почти 10 лет. Есть художники, которые конструируют наборные шрифты, а есть те, кто свободно пишет. Я отношусь ко вторым. Каллиграфия — вариант станкового искусства. Она обращена внутрь человека, выражает индивидуальность.
— Как случилось, что Вы начали заниматься именно шрифтами?
Евгений Добровинский:
— В Полиграфическом институте у меня не получался академический рисунок. Я рисовал эскизно, часто нарушая пропорции. А тогда критерием качества считался социалистический реализм. Мои рисунки ему не соответствовали. Поэтому я и занялся шрифтом — там не требовалось хранить верность соцреализму.
— Вы стали известны в далёком 1974 году, выиграв международный конкурс плаката в Брно. Причём Вы послали свои работы на конкурс, минуя какие-либо организации. Как Вам это удалось?
Евгений Добровинский:
— Я не рассчитывал на победу, поэтому и послал. Это была моя дипломная работа — серия плакатов для филармонического отдела музыкальных театров. Плакаты полностью строились на шрифтах. Я посмотрел рукописи Шостаковича и сделал из них космическую структуру: ноты превращались во вселенную. Мне и сегодня за те плакаты не стыдно. С тех пор я пишу шрифты от руки, это и есть основа шрифтового искусства. Только овладев им, можно сделать нечто оригинальное в кириллическом шрифте. Пока что кириллица плетётся в арьергарде у латиницы.
— Почему?
Евгений Добровинский:
— Между ними есть принципиальная разница — латинский шрифт как система абсолютно совершенен. В него насильственно не вторгались, он развивался начиная с Древней Греции (или даже от финикийцев) и до XV века, то есть до изобретения книгопечатания. Латиницей удобно писать, она красива и логична.
Кирилл и Мефодий внедрили на Руси греческий шрифт, то есть с самого начала мы подражали заморским оригиналам. Впрочем, даже если бы этой системе отмеряли тысячу лет, мы бы сейчас имели шрифт не хуже латинского. Но у нас Пётр I поставил всю нашу культуру в кильватер западноевропейской. Кириллицу много раз подгоняли под стандарт латиницы. А в 1990-е годы, когда пришло компьютерное проектирование, срочно понадобились новые кириллические шрифты. Сделать их быстро можно было, только если взять латинские и дорисовать кое-какие специфические русские буквы.
— И как нам спасти кириллицу?
Евгений Добровинский:
— Я не уверен, что её надо спасать. Надо просто перейти на латинский шрифт. Добавить некоторые преимущества русского алфавита, например, адекватное соотношение звука и буквы. У меня даже есть проект перехода на латиницу с учётом польского, чешского, сербского, хорватского опыта.
— В Интернете есть информация о ваших каллиграфических мастер-классах. Вы не расскажете о них поподробней?
Евгений Добровинский:
— Студенты дизайнерских вузов сегодня сразу начинают проектировать шрифты на компьютере, абсолютно не умея рисовать. 95 % информации, которая нас окружает — реклама, СМИ, этикетки-упаковки, — очень низкого качества, это сделали ремесленники. Секрет же в том, что все пластические искусства, в том числе рекламная, книжная, шрифтовая графика, основаны на умении рисовать. И я учу людей рисовать, в том числе шрифт. Чтобы они понимали, что буква — исторический артефакт, создававшийся веками. И хотя бы кратко дизайнер обязан пройти этот путь, если он относится к своей профессии как к искусству. Не могу утверждать, что мою позицию разделяют другие каллиграфы, я — в меньшинстве, если не в одиночестве. Но у меня есть преданные ученики, которые мой метод работы и обучения пропагандируют.
— В чём специфика вашего метода?
Евгений Добровинский:
— Я не показываю готовые работы на экране. Поскольку я свободно владею каллиграфией (от средневековой до китайской), то ставлю на мольберт пачку листов и рисую. Параллельно рассказываю про букву — и зрители видят, как она рождается. Занятия длятся неделю, мы проводим вместе по 8—10 часов в день, рисуем, обсуждаем работы. Процесс очень эмоциональный.
— И такие творческие прививки способны помочь в рутинной работе, как вы говорите, в ремесле?
Евгений Добровинский:
— На это мастер-классы и нацелены. Сейчас у художников огромные возможности, что лишь усложняет их выбор. А в советское время нам предлагали три гарнитуры шрифта — литературную, журнальную рубленную и обыкновенную. Мы возмущались, как это ужасно. А теперь 300 шрифтов. Начинаешь искать подходящий — и не находишь. Мне часто задают вопрос: «По какому принципу выбирать шрифты?» На него можно ответить, научившись рисовать буквы, поняв их устройство. Шрифт должен подходить по ритму, ощущению от страницы, по читабельности. В типографике много тонкостей.
Статья опубликована в приложении к газете «Ведомости» «Как потратить» (№ 61 от 16.06.2008)
