А зачем что-то менять?!
Занятия каллиграфией входили в мою жизнь постепенно. Я работал то оформителем книг, то рисовал афиши, много работал в «Промографике» — начал углубляться в шрифт. И всё это любопытным образом соединилось с тем, что я всегда интересовался Востоком — читал книги по восточной философии, культуре и, конечно, каллиграфии. Постепенно это стало основной для меня профессией, и даже больше — это стало моей потребностью, стилем жизни. Мне повезло. Ведь любимое дело ещё и приносит мне доход. Сейчас у меня собственная школа каллиграфии. Преподаю я уже более 30 лет. Сначала в полиграфическом институте. Потом в Высшей академической школе графического дизайна. Весной и осенью вместе с Юрием Гулитовым провожу двухнедельные школы в Крыму, куда приезжают студенты со всей России. Много работаю для себя, занимаюсь и дизайном в области искусства.
Помню, как пришел в первый класс в 1951 году. Одним из первых уроков было чистописание. Знакомство с буквами проходило с помощью специальной ручки с пером. Писали с нажимом, макая ручку в чернила. Таким образом, знакомство с буквами сопровождалось специальным жестом. Такого сейчас, к сожалению, не происходит. Нынешняя шариковая ручка далека от каллиграфии. Нынешние педагоги и сами далеки от каллиграфии. Конечно, моя учительница тоже не была профессионалом пера, но она очень много внимания уделяла тому, как правильно писать. Если говорить о состоянии дел сейчас — что есть, то есть. «А зачем что-то менять?» — скажут скептики. Понятно, что буква А — это две перекладинки и палочка. Но она ведь и другая. Бывает А совершенно разная. На этот вопрос я получил ответ сравнительно недавно, во время моего знакомства с каллиграфами из Америки, которые преподают каллиграфию для студентов технических институтов. Оказывается, в некоторых особенно продвинутых технических университетах Америки вводится каллиграфия для развития, для компенсации, для того, чтобы люди развивали тонкую моторику пальцев. И здесь нет самоцели развить эту тонкую моторику, а цель — развить определённые сферы головного мозга, которые в дальнейшем позволят студентам стать специалистами более высокого уровня. Но это высокие материи. В России нам вроде бы не до жиру. Мы не знаем, кем ребенок станет, но наличие собственного почерка необходимо любому человеку, независимо от того, кем он станет в дальнейшем. В этом смысле нет ничего лучше, чем занятие каллиграфией. Причём эта каллиграфия может быть разной. Необязательно заставлять маленького ребенка выписывать каллиграфические тонкости по образцам, достаточно дать различные инструменты, показать, провоцировать его на какие-то динамические действия. Надо смотреть по характеру, так как это всё сугубо индивидуально.
Вообще образование, преподавание искусства или ремесел — это, с одной стороны, удел высококвалифицированных профессионалов, с другой стороны, они должны быть не просто ремесленниками, а именно художниками сами. Только тогда начинаешь понимать, что нужен индивидуальный подход. Нет общих позиций. Я убеждён, что можно любого научить рисовать, любого научить каллиграфии, если найти ключ. Как и в музыке, человек пишущий может не стать виртуозом. Но изображать и хорошо писать может каждый. Главное — преодолеть внутренний страх человека. Каллиграфия — самый лучший способ подойти к этому преодолению. Это общая проблема образования. Как это часто бывает, это невнимание к самим основам. Каллиграфия в иерархии искусств на Востоке стоит на вершине. Это самое высокое искусство. Она наиболее индивидуалистична и физиологична. Есть масса умений и тонкостей. Методики преподавания могут быть разными. Преподавание каллиграфии очень сильно зависит от самого педагога, его личности. Сколько мастеров, столько и методик. Я, к примеру, не могу работать по методике другого, даже очень профессионального каллиграфа. Я обязан разработать свою. Я убеждён.
Первичный бум, связанный с компьютеризацией, прошёл. Потому что вся эта виртуальная жизнь, искусственная среда, предметы, сделанные из искусственных материалов, искусственная любовь — это унификация. Испокон века человек истолковывался по естественным вещам. Отсюда, как мне кажется, и исходит такой интерес к каллиграфии как несущему природную гармонию искусству. Это связь с физиологией человека, с его индивидуальностью, с его духовным и интеллектуальным развитием.
«Когда сердечное постижение учёного мужа достигнет высшего пути, в письме воплотится недеяние. А тот, кто увлекается внешним блеском, тот никогда не поймет эту истину».
