«Любой опыт, в котором есть усилие, только обогащает». Интервью с Екатериной Зарх

Журналу «Каллиграф» удалось побеседовать с Екатериной Марковной Зарх мастером из Санкт-Петербурга, участником проекта Международная выставка каллиграфии.

— Екатерина, как вы пришли к каллиграфии?

— Наверно от любви к перу как инструменту. Я любила им рисовать. Конечно, повлияло ещё то, что в детстве, в начальной школе писали перьевыми ручками. Хорошо помню, когда в старших классах уже допускалось использовать шариковые, мне не понравилось, продолжала писать как раньше. В художественном училище у нас была дисциплина «Шрифты», работали плакатными перьями, тогда мне это было неинтересно... Но плоское перо каким-то образом, всё равно, запало в душу. Все это, наверно, уже после и повлияло на выбор инструмента, в творческом рисовании — снова потянуло к перу — и к плоскому, и к острому, к этому соединению металла, бумаги и воды...

— А что вы рисовали пером?

— Была серия работ «Дождь в городе», полу-абстрактные рисунки петербургских домов (перо, тушь, акварель). Город для меня — это прежде всего домá, набережные и мосты — в этом душа города, это то, что противостоит пафосу и холоду монументальных имперских строений. И мне нравилось, как с помощью пера архитектура превращалась в росчерк. В этой графике потом стали возникать слова: названия, подписи, строки, стихи. Они были завуалированной частью рисунка, продолжением окон, аркад. А однажды не появился дом, не появился цвет, а появился один стих.

Стихотворение становится рисунком, его ритм добывает свое изображение на бумаге, перо высекает его. Такие работы появлялись только на свою лирику. Наверно потому, что со своими словами, я вправе делать что угодно.

Это, конечно же, не каллиграфия — графика, в ней прописывается текст тем или иным своим почерком. Не знаю, как определить эти изображения. Рисунки словами. Чаще они абстрактны. Тексты не читаемы.

— То есть стихи на этих работах нельзя было прочесть? Почему?

— По какому-то внутреннему смыслу, они должны были быть скрыты. Стихотворение будто отказывается от себя, ввергается в хаос, чтобы победить его, чтобы обрести иную форму. Несмотря на то, что тексты не читаемы, каждое слово прописывается абсолютно явно, каждая линия, каждый штрих — это звуки слов... Я для себя знаю, что не имею права прикоснуться пером к бумаге случайно, просто так, не находясь в абсолютном внимании. И писать могу только в тишине.

Техника не терпит исправлений. Часто пишу несмываемой тушью, чтобы нельзя было даже чуть изменить след от пера. Иногда движение заводит тебя не туда, и сразу меняются и разрушаются сложившиеся взаимосвязи, как в жизни — сделан шаг, это уже записано, и нельзя делать вид, что этого не было — ошибка ли, проступок ли, исправить нельзя, последующие поступки и выбор будут обусловлены этим.

...Такие работы, наверно, со стороны малопонятны или не понятны вовсе, (удивление вызывает, когда кому-то это искренне интересно), но для меня внутренне необходимо делать именно это и именно так.

— Сколько времени уходит на работы?

— Очень по-разному, иногда пару недель, месяц, было и два года. Есть работа, к которой возвращаюсь в течение уже пяти лет, причем дважды было чувство, что всё закончено, убираешь, потом достаешь — нет! — и пишешь дальше. Иначе нельзя.

— Вы пишите только в своей авторской манере?

— Вот уже год как учусь и по-другому. В 2009-м году я стала участником проекта Международная выставка каллиграфии. Многие представленные работы поражали не в смысле только эстетики, а в смысле подлинного искусства. Знакомясь с разными культурами рукописных шрифтов, периодически, возникало желание заняться каллиграфией как таковой, но останавливала мысль, что это может, увести от чего-то своего, помешать. Однако год назад, на VI Международной выставке, я побывала на творческой встрече одного каллиграфа, прекрасного мастера. Его рассказ был пронизан такой любовью и интересом к жизни букв, и при этом был лишен какой бы то ни было патетики, что мне, именно после этого, захотелось учиться писать не только своим почерком.

— Чему вы научились за этот год? Какими шрифтами овладели?

— Пока унциал и итальянский курсив. Италик долго не давался, сейчас уже не стыдный уровень. Дальше хочу: устав, полуустав, скоропись. Чтобы писать стихи одного из моих любимых русский поэтов, будет нужна вариативность именно от этих кириллических шрифтов...

— Вы чувствуете какую-то трансформацию в себе или в графике после этих занятий?

— Да, чувствую больше возможностей руки, микродвижения становятся разнообразнее. И, главное, ушло беспокойство, что это может отвлечь от необходимого и найденного своего творческого выражения. Любой опыт, в котором есть усилие, только обогащает.

«Любой опыт, в котором есть усилие, только обогащает». Интервью с Екатериной Зарх