Обретая «дух свободы» в каллиграфии художника Самира Сайеха

«Вот где дух каллиграфии, — говорит художник Самир Сайех, показывая на длинный текучий след кисти на холсте. — Энергия дает линии равновесие. Источник этой энергии – в глубоких переживаниях и в размышлениях о том, кто ты, что ты за человек. Жизнь, любовь, страх, тревога, стресс... вот эти чувства. Такой набор эмоций движет рукой художника и дает уверенное ощущение осмысленности».

Если вы попробуете представить себе художника, то с большой вероятностью в вашем воображении возникнет именно образ Сайеха. Хотя он не надел сегодня свой фирменный французский берет, но облачен в коричневое кимоно, а на шее свободно повязан светло-серый шарф. В его мастерской, загроможденной и эксцентричной, как можно было ожидать, повсюду лежат рабочие инструменты, а стены украшены работами всевозможных стилей и размеров. Инструменты — плоскогубцы, кусачки, ножовка, две деревянные колотушки и старая ручная дрель — висят в углу мастерской, прямо над ними 22 маленькие работы «геометрического» искусства, а все многочисленные столы и стеллажи в мастерской частично или полностью покрыты плодами воображения художника.

Работы Сайеха, хоть и основаны на буквах и словах, но мало связаны с языком и смыслом. Это чистая эстетика. За время своей карьеры он занимался и геометрической, и вольной арабской каллиграфией, но всегда ставил во главу угла красоту и форму, создавая работы, которые может оценить каждый. В геометрическом стиле для этого нужно сосредоточиться на равновесии и диалоге между линией и пространством. Для более свободного стиля — использовать систему, основанную на движении и балансе.

«Что общего в моих двух стилях, так это дух свободы», – говорит он у себя дома в Бейруте, наливая три чашки кофе, такого крепкого, густого, ароматного, что разбудил бы и мертвеца. Чашку себе, чашку мне и чашку жене художника, Моне, которая переводит нашу беседу.

В разговоре щедро рассыпаны слова «дух» и «энергия», так же как в его работах повторяются некоторые слова, особенно «хоб» (любовь) и «салам» (мир). Возникает такое чувство, что Сайех не только поэт и критик, но и хиппи в душе, хотя чаще его называют авангардистом или «пионером» арабского модернизма. Последним ярлыком он обязан в большой степени своим экспериментам с возможностями структуры и абстракции в традиционной каллиграфии.

Сайех, по сути, проигнорировал правила каллиграфии, которые установил Ибн Мукла в эпоху Аббасидского халифата, а позже отточили Ибн аль-Бавваб и османы, – и взамен сосредоточился на том, как освободить каллиграфию от оков языка. Это стремление проистекает отчасти из любви к современному искусству и геометрическому минимализму, а также из интереса к взаимоотношениям между традиционным и современным искусством и из любви к математической точности.

«Эта узкая линия такая тонкая в соответствии с правилом, по которому она в пространстве должна занимать ровно треть от того, что занимает эта более толстая линия, — говорит он, комментируя крупную работу на стене с геометрическим изображением буквы «каф». — Это математический процесс между симметрией и балансом. Это разговор между частями наполненными и пустыми, между вертикальным и горизонтальным, тонким и толстым – все по правилам. Вот что наполняет произведение объемом и духом. Вот что обновляет искусство каллиграфии и делает его универсальным».

Как многие арабские каллиграфы, Сайех впервые столкнулся с этим искусством в школе. Именно там он впервые взялся за запретные чернила, погрузился в арабский словарь (Аль-Мунджид) и получил первую похвалу за красоту почерка. Именно в этом словаре он впервые увидел куфическое письмо и шесть шрифтов, которые канонизировал Ибн Мукла: насх, мухаккак, райхан, сулюс, рика и тауки. Но куфическое письмо, с его длинными вертикалями, отчетливыми углами и строгими пропорциями, было и остается любимым.

Конечно, и его искусство ценят не все, ведь его внимание к эстетике — как формы, так и цвета чернил — может быть неверно понято. Кроме того, в его работах есть некоторая неопределенность. В некоторых работах, особенно вольного стиля, непонятно, изображают ли они отдельные буквы или что-то другое. А ведь он еще критически высказывался по поводу традиционного искусства, причем открыто заявлял, что оно делает человека ремесленником, а не художником.

«Я сорок лет призывал покончить с традиционной каллиграфией, — говорит Сайех, 14 лет читавший лекции в американском Университете Бейрута. — Классической каллиграфии нет больше места в жизни. Она мертва еще с османских времен. Этот взгляд кажется спорным, но лишь потому, что люди воспринимают каллиграфию только в связи с языком и религией. Им кажется, что это что-то национальное, часть идентичности. А это проблема политическая, социальная, искусство тут ни при чем».

Сайех считает, что от правил и постановлений традиционной каллиграфии надо отказаться не только потому, что они ограничивают творчество и самовыражение, но и потому, что им нет места в современном мире.

«Я лично верю, с высоты прожитых лет и всего моего опыта, в целостность вселенной и в единство человечества, — говорит Сайех, признавая с готовностью, что его слова на самом деле никогда не понимают полностью. — Люди едины. Если мы только попробуем заглянуть глубоко-глубоко внутрь себя, мы все встретимся там. Потому что если достоверно передать свой внутренний голос, внутреннюю энергию, то люди поймут тебя, кем бы они ни были.

Как я понимаю каллиграфию, — дело не в том, что она несет окончательный смысл. Последнее слово не может остаться за этой картиной или за тем рисунком. Истинный смысл рисунка в том, как поймет его зритель. Потому что именно зритель взаимодействует с работой, как-то общается с ней. Рисунок — это громкий голос, и любой, кто слышит его, всё поймет, картина будто зовет его, подзывает или гонит прочь. Вот что такое искусство».

Источник: Arab News

Обретая «дух свободы» в каллиграфии художника Самира Сайеха